Один еврейский философ сказал “Не судите, да и не судимы будете”.
Я не отношусь к числу его ярых последователей, но однозначно ценю его мудрость.
Иногда я оказываюсь в клинике боли. Я не слишком хорошо понимаю эту область медицины, изредка помогаю, когда наши “крутые” по той, или иной причине, не на работе. Эдакий бебиситтер.
Пациенты здесь действительно несчастные. Люди, которым постоянно и нестерпимо больно. Пытка двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю без перерывов и послаблений. Формально – тоже хроническая болезнь, как гипертония или бронхит. Вот только они не болят. Не напоминают тебе ежедневно и ежечасно о своем существовании, заставляя тебя страдать. Давление, к примеру, или сахар можно вообще не измерять. Ни к чему хорошему это, конечно, не приведет, но “напоминалки” у них включаются поздно.
Первым на процедуру заходит парень, лет тридцати. Прямая спина, прямой взгляд. Идеально выглаженная синяя рубашка. Это в Израиле. Где очень многие считают глажку бесполезной тратой времени. Или закоренелым снобизмом. Глаза тоже голубые. При молодом человеке очень ухоженная еврейская мама. Скромно садится в стороне и внимательно следит за беседой, почти не встревая, впрочем, в разговор. Разве что иногда поправляет сына, когда тот что-то забывает.
Пациент … все бы так относились к своему лечению. В специальной папке-органайзере анализы, заключения специалистов, рентген, МРТ и КТ. Все аккуратно разложено под разноцветными разграничителями, по отделениям. Все подписано. Впрочем, оно не нужно. Идеальный пациент знает наизусть все, что мои коллеги делали с его болезненным организмом за прошедшие годы. Очень неприятную, но такую нужную процедуру страдает молча. В заключение просит вписать в рекомендации, что работать по специальности не может. Пишу. Действительно не может. С таким диагнозом.
Следующий с улыбкой от уха до уха. В шортах и сандалиях. Об утюге его футболка, может быть, слышала, но в глубокой молодости. А ей уже светит пенсия по выслуге лет.
– Доктор, давай быстрее лечиться. Мне через час везти пассажира в аэропорт.
– Подрабатываешь?
– Работаю. Таксистом.
Разговорились. У мужика трое детей. Жена пока сидит без работы. Кто-то должен кормить семью. Вот и кормит.
– Откуда же ты, – удивляюсь, – такой взялся? С твоим набором диагнозов люди сидят на пособии по инвалидности. Прочно.
– У меня, доктор, отец с войны вернулся не весь: ноги там оставил. Пятерых нас поднял. Сколько себя помню, работал. Держал магазин. Когда у тебя такой папа, ты иначе не умеешь.
Я не знаю, в папе ли дело. Отчего один человек не может плыть, а другой не может идти на дно, я тоже не знаю. Хотел бы я знать. Может, разработал бы лекарство, чтобы всех научить не сдаваться.
Я не сужу. Я одинаково честно и хорошо, в меру своих возможностей, лечу всех. Потому что верю, что болит всем по разному. Боль – такая мерзкая штука, которую не измерить толком, не сравнить с болью другого человека. Да и лечить ее пока мы только учимся и далеко не каждому пациенту можем помочь. Человек приходит на прием раз в месяц, сидит у тебя в кабинете час, а остальные тридцать дней и двадцать три часа остается со своей болью наедине.
И каждый сам в меру сил и возможностей живет со своей болью. Я не могу и не берусь, как я уже написал, судить своих пациентов.
Но оставляю за собой право на личные симпатии.
Другой еврей, не такой известный, как первый, сказал:
“Каждый выбирает для себя
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею
Каждый выбирает для себя.”
© Юрий Супоницкий
#Жизнь_без_наркоза
Фото – Ferdinand Studio, взято с pexels.com
