Израиль – очень странное место.
Настолько странное, что иногда кажется, Всевышний создал его для того, чтобы мы могли задумываться о тех вещах, которые иначе пролетали бы мимо. А, быть может, задумываться – это только свойство нашего характера и воспитания. Нечто, доступное тем, у кого есть сердце и мозги. Когда сердце и мозги умеют работать в команде.
Дело было давно. В 2006 году. Летом.
Шла война.
Нормальная такая война с сиренами, бомбоубежищами, ранеными и прочими атрибутами. С линией фронта, тылом, эвакуированными. Все, как у людей. Только в масштабах Израиля. Кому-то покажется миниатюрным, нам хватило.
Борцы за свободу из соседнего Ливана перебрались через границу, заложили бомбу на дороге, подорвали пограничный патруль, и утащили с собой в качестве потенциальных заложников двоих тяжелораненых. Потом уже в интернете написали, что они то ли уже умерли к моменту похищения, то есть, сразу, то ли очень быстро умерли по дороге куда-то, где их намеревались спрятать. В общем-то, без разницы. И, чтобы евреи не думали о плохом и отвлеклись от тяжелых мыслей, обстреляли ракетами городок на границе и военную базу.
Вопреки ожиданиям борцов за свободу, евреи ответили очень жестко, и началась самая что ни на есть война. Солдаты гибнут. Многих коллег и друзей мобилизовали – прямо в мясорубку. Ракеты взрываются в городах. Ракета, начиненная шрапнелью в городе – очень мерзкая штука. Стальные шарики летят далеко. Можно сколько угодно быть героем, писать всякие бравые тексты про праведные дела и всетакое, но, когда ракета падает на пустырь возле твоего дома, это чертовски неприятно. Тем более, что ты знаешь, что она падает на других людей и убивает.
У нас на работе коллектив достаточно дружный. Все бывает, я не идеализирую. Но, если пашешь вместе, это реально сплачивает. Ночью, в пятом часу на операции, когда работать надо, а врачи и сестры больше похожи на зомби, чем на нормальных людей, да и сам ты далеко не Ален Делон, тебе совершенно фиолетово, кто с тобой рядом пытается удержать глаза открытыми: Ахмед, Мишель или Хаим. Тебе важно только, чтобы он не филонил. И предпочтешь ты, чтобы это был не тот, кто одной с тобой крови, а тот, кто одной с тобой совести.
Но я не об этом. Коллектив смешаный. Арабы, евреи. Всего понемногу. Израильская солянка. Есть мусульмане, христиане разных конфессий, друзы, евреи, и все это доходит на медленном огне из рабочего напряжения, из больных, которые никуда не деваются, из наших приязней и неприязней, из домашних проблем и прочего. А вместо перца все это густое горячее варево от души приправлено свежими новостями. Какой канал ни включи – кровь и смерть в прямом эфире. Лепота.
Мир многогранен. Цветовая гамма бесконечна. Но, когда война, когда стреляют и убивают, все это моментально низводится к черно-белому. Есть “да” и “нет”. Есть хорошие и плохие. Есть они и мы. И это нормально. Иначе вообще трудно выжить и понять.
Мы сидим в столовой, это маленькое помещение, примерно пять на пять метров. Там есть телевизор, холодильник, плита и можно просто отдохнуть, пока нет работы. С экрана плещет чернота. Танк подорвался на фугасе. Два танкиста убиты, остальные два ранены. Тяжелые бои тут. Ракетный обстрел там. Сигналы тревоги по северу. В наш город стреляют мало. В Хайфу летит по нескольку раз в день.
В Хайфе у половины сидящих родственники.
Потом телевизор показывает карту Ливана. Наши ВВС атаковали тут и атаковали там. И тут взрывается Ахмед.
Вообще, он по своему приятный дядька. Думаю, тогда ему было под шестьдесят. Он старый медбрат, по левантийски неторопливый, зато очень основательный. Многие врачи хотят с ним работать потому, что он обладает чудесным даром читать мысли хирурга во время операции. А, может, просто опыт у него огромный и он слишком хорошо знает, что потребуется через десять секунд, и как это правильно подать в руку. Я в свое время много чему у него научился, и не только ругаться по-арабски.
Ахмеда решительно бесит тот факт, что самолеты отбомбились по какой-то деревне, и эта реакция совершенно не соответствует моему пониманию реальности. Из деревень стреляют. Ракетные установки прячут где вздумается. Хорошо, если в полях или на плантациях, но часто под жилыми домами, мечетями, школами. Его не волнует, что ракеты падают на нас и на город, в котором он живет – Назарет, тоже падают. Несколько дней назад там убило двух детей. Арабских. Почему это его не злило, я не понимаю. Мы тогда тоже сидели здесь же и слушали новости. Все были подавлены. Когда на войне гибнут солдаты, это плохо, но это, хотя бы, можно понять. Когда дети – нет.
Когда я не понимаю, я спрашиваю.
– Что, – говорю, – в этой деревне особенного, что тебя так возмутило?
Ахмед смотрит на меня бешеными глазами. Это неприятно. Это непонятно. Я все еще не нахожу причины. Он отвечает медленно, и голос его дрожит и ломается, становится каким-то плаксивым.
– У меня там семья. Тетя, сестра отца. Ее дети и внуки.
Напряжение спадает. Иногда бывает, что слезы смывают его, но тут слез нет. Только сломанный голос.
Начинаешь понимать, как все тут близко. Как накрепко завязано. Как безнадежно и как безумно. Будто ты на другой планете. Другая ментальность, другие люди. Другая цивилизация.
А, может, те же люди. И цивилизация та же.
Ахмед видел свою тетю в глубоком детстве, ему было года три или четыре тогда. Ему все равно она остается ближе многих остальных. Это его семья, его клан, его кровь. Все остальное и все остальные, как ракеты, которые упали не во дворе его дома – мимо. Вся война, вся ее безжалостность, вой сирен, свист осколков, все это мимо, поскольку не оказывается на тонкой прямой линии, соединяющей Ахмеда с его теткой. Линией, которая тянется через дороги, через леса и реки, через границу, через летящую туда и сюда смерть в стальной упаковке. Через головы, через сердца, через глупые слова и пустые надежды.
© Юрий Супоницкий
#Израиль_без_наркоза
#Жизнь_без_наркоза
Фото взято с сайта Википедии, сделано пресс-службой израильской армии.
