“Играют в прятки с ветром
Вопросы без ответов.”
Канцлер Ги. Дорожная песня Анкху.
Была у меня один пациентка.
На самом деле, не только у меня. У всей больницы.
68 лет. Диабет со всеми возможными осложнениями, гипертония, несколько инфарктов, инсульт. Поступила с еще одним инсультом в реанимацию, получила пневмонию и “зависла” на пару хороших месяцев. Итог печальный. Мозг поражен настолько, что человек способен только дышать. Не реагирует ни на что. На ночь надо подключать к аппарату искусственной вентиляции.
В какой-то момент все, что может дать больной реанимация, закончилось, и ее, несмотря на возражения семьи, перевели в терапию. Так принято. Ничего ужасного нет в том, чтобы пациента, которому ты помочь все равно не в состоянии, перевести в отделение, где он получит уход, но не будет занимать ресурс, который сможет помочь другому.
Тем не менее, семьи часто сопротивляются такому переходу. Эмоционально, их нельзя не понять. Все понимают. Только доктора должны заботиться не об одном пациенте, а обо всех. Кому-то реанимационная койка уже ни к чему, а кого-то она может спасти.
Итак, наша пациентка перешла в терапию и осталась там надолго. Выписать ее некуда, помочь ей нечем, лежит не мертва, но и не жива особо. И ни с кем не контачит. Никак. Нет общения. Иногда сама открывает глаза, дочери говорили, в ответ на их слова, но, кроме них, никто этого не видел.
А потом она умерла еще раз. Неизвестно какая по счету пневмония, септический шок, реанимация и … оп … удачная. Сердце бьется, давление есть, семья просит вернуть ее в интенсивную терапию и “вылечить”.
Вернули. Вылечили. Она прожила еще семь месяцев, частью у нас, частью в терапии и потом умерла окончательно. Навсегда.
И вот в чем вопрос, на который у меня нет ответа. Нет и не будет, надеюсь, никогда.
Врач должен лечить больного, и это аксиома, точная, как прямая линия в бесконечность. Врач должен действовать так, чтобы не причинять пациенту вред. Primum non nocere. Это тоже аксиома. Такая же точная и прямая. Но некоторые прямые пересекаются.
Лечим ли мы пациента, если весь диапазон нашей помощи сводится к тому, чтобы перевести его ни на что не реагирующее тело с состояния, в котором он намертво привязан к аппарату искусственной вентиляции, кровати, лекарствам для поддержания давления и диализу, до состояния, когда он, по прежнему ни на что не реагируя, нуждается в искусственной вентиляции на несколько часов в сутки, но обходится без остальных процедур?
Причиняем ли мы пациенту вред, если для того, чтобы он продолжал жить, хотя бы чисто физически, мы должны подвергать его ежедневным болезненным процедурам? Если мы, желая продлить ему жизнь, обрекаем его на мучения, но не можем спросить его желания? Кто не согласен со мной, пусть попробует полежать в кровати без движения сутки. Вообще без движения. Удобно, неудобно, неважно. И, скажем, раз в четыре часа два человека будут его поворачивать с боку на бок, натирать спину мазью от пролежней. О катетере мочевом пузыре, зонде в желудке, всяческих трубках где это мыслимо и не очень я из жалости не упоминаю. О мокроте в трубке, когда дышать нечем и пожаловаться некому, об инфекциях, пролежнях, о том, как это – лежать в собственных испражнениях, пока тебе не поменяли белье и не помыли – тоже.
Что происходит, если мы не знаем, что наш пациент чувствует в этот момент и чувствует ли вообще? Где его душа? Что ощущает она. И о ком мы заботимся в тот момент, когда просим врачей продлить существование дорогого нам человека любой ценой. Даже, когда продлеваем существование не реагирующего, неспособного самостоятельно жить и дышать тела. О нем? О себе? О наших иллюзиях? У меня нет ответов. Только вопросы. И я уверен, что так правильно.
© Юрий Супоницкий
#Жизнь_без_наркоза
Использовано фото Mark Arron Smith
