Операционная – это такое место, куда чужих не пускают. И вовсе не потому, что доктора и медсестры боятся, что пришедшие без спросу люди подсмотрят в щелочку, и научатся давать наркозы и делать операции, а потом оставят нас без заработка. Просто в операционной должна быть чистота, иначе инфекция на инфекцие со всеми вытекающими неприятными последствиями.
Поэтому мы одеваем операционную форму, носим шапочки, маски и моем руки чаще, чем это можно себе представить. Поэтому, когда непонятно каким образом, преодолев все преграды в виде закрытых дверей, красных полос и запрещающих надписей, прямо в стерильный коридор ввалился огромный розовощекий жизнерадостный дальний родственник Колобка в костюме и при галстуке, случилась немая сцена похлеще, чем в “Ревизоре”. Но продлилась она недолго.
Наша тогдашняя старшая сестра была женщиной крутого нрава, но отходчивой и незлопамятной. Когда у нее сгорали предохранители, а такое случалось, как минимум, пару раз в день, даже самые бесстрашные хирурги предпочитали спрятаться подальше от ее праведного гнева. И она открыла рот, поскольку идущий по стерильной зоне человек в костюме настолько же невозможен, насколько патетичен и попасть сюда может только по ошибке. А потом вежливо, к нашему удивлению, спросила, знает ли уважаемый, что здесь ему находиться нельзя.
Уважаемый, ничтоже сумняшеся, выкатил грудь и живот еще больше вперед, и очень великодушно сообщил нам, что он – депутат парламента и ему можно находиться там, где он пожелает. Как раз в этот злосчастный момент у старшей случилось короткое замыкание. Сдувшийся депутат бежал под градом эпитетов и метафор, описывающих его интеллект, большей частью, справедливых. И больше мы его не видели, поэтому что привело его в операционную не знаем.
Но это только половина истории.
В один прекрасный день я сидел в поликлинике боли и принимал людей, которым болит. Последним перед закрытием, честно отторчав часа два в очереди, зашел очень пожилой мужчина в сопровождении сына, человека лет сорока пяти, может, пятидесяти, выглядящего, как задерганный жизнью адвокат. У мужчины болела рука, но прежде, чем его обследовать, я обратился к сыну, сказав, что его лицо кажется мне очень знакомым, но я не помню, где мог его видеть.
- Я тут работаю мэром, – сказал “адвокат”.
У этой истории нет морали. Мораль у каждого своя. Но я с тех пор знал точно, за кого стоит голосовать.
© Юрий Супоницкий
#Жизнь_без_наркоза
#Израиль_без_наркоза
