Кто о чем, я о колонке в “Вестях”. Доктор думает … ну, большинство докторов, все же думают, что бы пациенты об этом не думали. Я решил написать о том, как должен думать доктор, а вы уж сами решайте, что из этого вышло.
Когда мы приходим к доктору, мы уверены, что говорим на одном с ним языке, будь то русский, иврит или любой другой. Потому, что язык – средство общения одной головы с другой.
Я сейчас расскажу вам, как должна работать голова у доктора и как переводить с докторского языка на человеческий кажущиеся понятными фразы.
Доктор учится шесть лет в институте, потом делает год стажировки по всем общим предметам, потом можно начинать специализацию, и это в среднем лет пять, потом он работает, как специалист. По ходу он учит массу вещей, в основном относящихся к тому, как работает наш организм, как организм портится, и чем его чинить правильно. Мы знаем, что есть всякие доктора, работающие руками и головой и тем и другим. И мы знаем, что, поскольку наш организм оказался очень сложной штуковиной, одному человеку эту тему не поднять и приходится концентрироваться на деталях, чтобы делать свою работу максимально хорошо. Поэтому для всякого органа есть свой доктор, а иногда и несколько. Почкам, например, повезло, их лечат урологи и нефрологи. А мозгу повезло еще больше: есть психиатры, невропатологи, нейрохирурги и с боку-припеку еще психологи, которые чаще всего не доктора вовсе. Хотя иногда от них пользы даже больше.
Всю жизнь доктор чему-то учится. Абсолютное большинство учится, кроме сугубо профессиональных вещей, о которых я только что рассказал, пониманию такой штуки, что мы служим на посылках у дамы по имени Вероятность. И что эта дама – та еще стерва.
Все, что мы делаем, или не делаем, что думаем, взвешиваем, оцениваем, получает ее конечную оценку, подпись и печать. Любое наше действие измерено ей. На самом деле, и вся наша жизнь а не только медицина именно ей и подписывается. Но мы не о жизни, мы о докторах.
И вот сижу я, доктор, на приеме. Мы, анестезиологи, тоже ведем прием, для особо тяжелых больных существует и наша поликлиника. Сижу, вижу пациента, вижу цель. Вижу путь. Не вижу чего? Правильно, результата.
Единственное, что я могу видеть – вероятность того или другого исхода. Причем, если быть честными, а, все же, врать нехорошо, в очень большом числе случаев, когда пациенты или их родственники задают вопрос о том, какова эта самая Вероятность того, что … я не знаю. И никто не знает. Для некоторого количества более или менее стандартных ситуаций все просчитано. И мы можем с достаточно высокой долей уверенности сказать, например, что у женщины, которой делают эпидуральную анестезию, риск прокола твердой мозговой оболочки составляет что-то около одного процента. А, если у нее уже случалось это осложнение, то по второму кругу процента два-три. Потому, что, видимо, у этих женщин есть какие-то особенности строения. Но мы никогда не можем сказать этой конкретной роженице “я сделаю тебе это без осложнений”. Можем “я постараюсь”, хотя это глупость: мы всегда стараемся. Если мы нормальные доктора.
Если развернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов, когда мы приходим к доктору и хотим услышать его мнение, например, об операции, то фраза типа “у меня никогда не бывает осложнений” или “я гарантирую удачный исход” должна восприниматься либо, как попытка успокоить, либо, как пожелание, либо, как откровенная ложь. Тут уж решайте сами по ситуации. Осложнения, неудачи, просчеты, бывают у всех. К сожалению.
По моему, я писал про одну свою коллегу, очень интеллигентную женщину, которой нужна была операция по поводу катаракты. Мы сидели с ней и пили кофе в перерыве между операциями, и она сказала, что пойдет к доктору N. Потом подумала, и добавила, что доктор N “запорол” глаз ее подруге.
И как же ты к нему теперь пойдешь? – я был удивлен.
А к кому еще? Лучше него никто катаракту не оперирует. – И она была права.
Лучше N никто ее не оперировал в то время.
Вероятность правит всем, что мы делаем. Осложнения лечения, побочные эффекты препаратов, успех операций, точность диагностических тестов: вообще все измеряется вероятностью. Развитие медицины постоянно снижает вероятность неудач, но она остается и будет оставаться в обозримом будущем. Нам бы хотелось, чтобы все измерялось математикой на уровне четвертого класса, то есть, сделали МРТ спины и обнаружили в 100% отчего спина болит. Но ста процентов не будет никогда и ни у кого. К сожалению.
Стандартный, наверное, вопрос, на который каждому из нас приходилось отвечать множество раз, звучит примерно так:
Доктор, а у тебя бывали такие случаи? Как все проходило?
Довольно тяжелый вопрос, если вдуматься. В нем разом и желание получить надежду, и желание узнать, что же может случиться на самом деле. Но, все равно, принимается только один ответ. Сами знаете, какой. Остальное не проходит. А у меня бывали такие случаи и все проходило по разному.
Я чаще всего на этот вопрос отвечаю вопросом, каков мой шанс встретить на улице динозавра? Есть такой древний анекдот. Простите, если кого-то обидит, но это цитата. Мужчина на такой вопрос отвечает, что примерно один на сто миллионов, а женщина, что пятьдесят на пятьдесят. Либо встречу, либо нет. На самом деле, когда речь идет о том, что может случиться с пациентом, это так. Либо да, либо нет. Вы пытаетесь попасть в вену и в абсолютном большинстве случаев попадаете, но иногда – нет. И для человека, которому вы не попали, это его абсолютное полное стопроцентное “не попал”. И ему абсолютно, полностью и стопроцентно неважно, что в вену вы попадаете в 999 случаях из тысячи. Потому, что конкретно ему вы не попали и конкретно ему сделали больно без всякой пользы.
И хороший доктор, это не обязательно тот, кто с вами хорошо и по доброму поговорит, хотя и этот аспект очень важен. Не тот, кто пообещает, что все будет хорошо. А тот, кто просчитает, угадает, предчувствует, каким образом, именно в вашей ситуации ляжет карта. И реально объяснит, чего бояться, чего не бояться. И какова примерная вероятность того и другого.
© Юрий Супоницкий
Ссылка на статью тут: https://www.vesty.co.il/main/article/0sy6ol7oo
