Современная медицина иногда напоминает мне охотничьего пса. У моего знакомого был такой. Охотился, правда, только во дворе на кошек. Ловил. Но совершенно не понимал, что с ними делать потом. Так и стоял с котом в зубах, пока у него не отбирали добычу и не отпускали восвояси. Если она была к тому моменту жива.
Жил-был один доктор. Очень старый доктор. В том смысле, что старой закваски. Курил, как … нет, ну какой паровоз. Как адский котел, как печь в Преисподней. Я думаю, он обладал чудовищным здоровьем потому, что рак легких у него обнаружился годам к семидесяти.
Рак легких – вообще нехорошая штука. Хотя сегодня многие опухоли лечат, и лечат успешно, с этой дрянью, если ее не застали на очень ранней стадии, нечего надеяться на удачу или милосердие Создателя. К тому же, у курильщика “с опытом”, болезнь развивается часто на фоне хронического бронхита, иными словами, когда легкие и без всякого рака жутко больны.
Так и случилось с нашим доктором. Две-три пачки в день, постоянный кашель, мокрота, как будто где-то прорвало трубы со зловонной слизью, одышка, бессилие – полный набор мерзости.
Да, да, я знаю. Доктор сам был виноват. Знал о вреде курения, все равно не бросил. Оправдывать его – упаси Боже. Жалеть – пусть кто-нибудь другой жалеет. Каждый выбирает для себя. Но сопереживать хорошему человеку никто не запретит.
Прошлые заслуги в счет не идут. Все, кого он спас, кому продлил жизнь, кому дал возможность жить нормально, как все, а не существовать от таблетки до таблетки, от госпитализации до госпитализации, могут выстроиться в очередь в несколько километров, хоть до Москвы, хоть до Нью-Йорка. На судьбу доктора это не повлияет.
Сделали операцию: удалили часть легкого с опухолью, дали правильную химию, все равно пошли метастазы, и история доктора добралась до законного, но очень нежеланного этапа. Пневмония на руинах легких, а доктор на ИВЛ в реанимации.
А дальше начинается ужас. Антибиотики пневмонию лечат. И доктор идет на поправку. Немного дышит сам, его снимают с искусственной вентиляции, а он не может сам ни откашляться, ни толком дышать. Два часа без трубки, уровень кислорода в крови падает, доктора возвращают на ИВЛ. И так два раза.
И лежит человек, не просто дядя с улицы, а врач от Бога, который слишком хорошо знает, что хорошо уже не будет. Что дышать он сам не сможет никогда, а оставаться на ИВЛ – это продлить агонию. Про боли я до сих пор ничего не писал, но это же их не отменяет.
Доктор в сознании. Он просит бумагу и ручку и пишет на листе “Дайте мне умереть”. И мы говорим ему какие-то глупые слова, в которые сами не верим, но правду говорить нам самим и больно, и страшно. И страшно неуютно. А доктор пишет снова “Убейте меня”.
А мы не можем. Может, и смогли бы по совести, не знаю, не пробовал, да нельзя по закону.
Закон – штука хорошая, но с совестью не всегда идет рука об руку. Наверное потому, что законы пишут люди, а совесть берет начало где-то в таких глубинах нашей души, что и не поймешь, откуда она идет сквозь тебя и куда тебя приведет. И какие раны в тебе оставит. Впрочем, и закон ранит без жалости. Без снисхождения. Только закон хорош, когда он слеп. А совесть – когда широко раскрыты глаза. И оба говорят нам о том, как надо поступать. Закон дает решения. Совесть ставит вопросы. Без ответов.
И единственное, что хорошо во всей этой истории, что у того пса, нет совести. А у докторов иногда бывает.
© Юрий Супоницкий
#Жизнь_без_наркоза
