Да много чем. Во-первых, среди анестезиологов полно мужиков, а среди еврейских мам – ни одного. Во вторых, среди еврейских мам есть некоторое количество анестезиологов, которые на дома удачно прикидываются первыми, а на работе – вторыми. Своими глазами видел.
Но это – вторично.
Что больше всего заботит еврейскую маму? Чтобы ребенок, неважно, сколько ему лет, вовремя поел. Что больше всего заботит анестезиолога? Чтобы пациент, неважно, сколько ему лет, и, штоб он был здоров, и, как минимум шесть часов ничего не брал в рот, кроме положенных ему таблеток.
А почему, спросите вы. А я расскажу.
Пища по дороге изо рта сами знаете куда, делает несколько остановок. И первая – это желудок. Желудок похож на шлюз, и отличается он от всей остальной пищеварительной системы тем, что среда в нем очень кислотная. Для того, чтобы переварить то, что мы проглотили, желудок выделяет концентрированную соляную кислоту и фермент пепсин, который работает исключительно в кислой среде и нужен для расщепления белка.
В норме пища находится в желудке несколько часов. У анестезиологов принято считать – шесть. Вода – два. Грудное молоко (но не заменяющие его смеси) – четыре. Последняя коррекция правил израильской ассоциации анестезиологов снизила срок для детей по воде до часа, а по грудному молоку до трех.
Теперь почему же анестезиологов так волнует, кто, что и когда кушал? Да, в принципе, очень просто. Убивать пациентов мы очень не любим, вот и все. После дачи наркоза все физиологические защитные механизмы отключаются. И, если случится рвота, содержимое желудка без помех попадает в легкие, где кусочки непереваренной пищи закупоривают бронхи, кислота и пепсин разъедают все, до чего могут только дотянуться, превращая легкие в большую открытую рану. А там к празднику присоединяются бактерии и, если повезет, здравствуй, реанимация.
Вся эта хрень называется аспирацией желудочного содержимого, если коротко, просто “аспирацией”, а еще поэтически – синдромом Мендельсона, хотя никакого отношения к известному композитору, она не имеет.
Поэтому мы, анестезиологи, требуем, чтобы пациенты являлись на операционный стол на голодный желудок. Разумеется, для тех, кто пришел с ножом в животе или по другой безотлагательной причине, делается исключение. Спасение жизни или спасение органа – это та ситуация, когда риск меньше, чем выигрыш.
И иногда бывает, что чувствуешь себя полным идиотом. Сидишь напротив родителей ребенка и объясняешь им то, что написал выше. А они в ответ:
– Да он только молочка выпил с утра.
– А когда это утро было?
– Часов в девять.
Смотрю на часы:
– Если в девять, то мы его сделать сегодня не успеем. Девять плюс шесть это три. С трех операционная работает только в экстренном режиме и обещать сделать плановую операцию невозможно.
И начинается торг. Между папой и мамой. Может, не в девять, а в восемь. Если в восемь, то окей? А ты стоишь, как идиот и думаешь, люди не понимают, что им объяснили? Люди не прочь угробить своего ребенка? Или, Если я скажу, мол, ладно. В восемь, так в восемь, и с ним что-то случится, эти люди мне придут сказать спасибо? Обычно я так прямо у них и спрашиваю:
– Если случится аспирация, как я вам, ребята, рассказывал, и мы ваше чадо на искусственной вентиляции сдадим с огромной пневмонией в реанимацию, будете ли вы нам благодарны?
И чаще всего это работает, хотя на меня и за такое грозились жалобу написать. В принципе, мне все равно. Жаловаться на врача, который правильно делает свое дело так же бесполезно, как жаловаться на еврейскую маму за то, что вы, по ее мнению, страдаете от недостаточного аппетита.
© Юрий Супоницкий
#Медицина_популярное
